22.10.2020 | Политком.RU

Реджеп Тайип Эрдоган: возрождение халифата?

Возобновление боевых действий в Нагорном Карабахе привлекло внимание к внешнеполитическому курсу турецкого президента Реджепа Тайипа Эрдогана, который активно поддерживает наступательные действия азербайджанской стороны.

Опосредованное участие Турции в карабахском конфликте вписывается в логику действий Эрдогана, направленных на усиление позиций Турции преимущественно на территории бывшей Османской империи, но также и в других странах с мусульманским населением, к которым принадлежит Азербайджан. Так, Эрдоган активизировал поддержку Пакистана в кашмирском вопросе (в частности, в феврале 2020 года он заявил, что «государство и народ Турции солидарны с населением Кашмира, которое подвергается различным формам преследования»), что стало причиной ухудшения турецко-индийских отношений.

Эрдогана как правителя с авторитарным стилем во внутренней политике и большими внешнеполитическими амбициями нередко сравнивают с османскими султанами. Но точнее было бы сказать, что он пытается неформально возродить традиции халифата – духовного лидерства султанов в суннитском сообществе. Но при этом турецкий президент сталкивается с противодействием проведению своей политики со стороны ряда арабских государств, оспаривающих его лидерские амбиции и негативно относящихся к панисламистским тенденциям.

История халифата

Понятие халифата возникло в мусульманской умме сразу после кончины Пророка Мухаммеда, когда правитель соединял светскую и духовную власть. Слово «халиф» означает заместитель (наместник) и демонстрирует, что никто из духовных лидеров не претендует на статус Пророка, но при этом все они являются продолжателями его дела. Начиная с четырех праведных халифов (Абу Бакра, Умара, Усмана и Али), особо почитаемых в суннитском мире (шииты считают Али законным преемником Мухаммеда, а первых трех халифов - узурпаторами), институт халифата был арабским. После ликвидации монголами Арабского халифата, падения его столицы Багдада и гибели последнего арабского правителя-халифа в 1258 году, светская и духовная власть были разделены. Мамлюкский султан Бейбарс, контролировавший Египет, Сирию и Аравийский полуостров с Меккой и Мединой, не претендовал на статус халифа, который при Бейбарсе и его преемниках получали предполагаемые (точных доказательств нет) дальние родственники правившей в Багдаде династии Аббасидов, не имевшие никакой политической власти, но призванные легитимировать Мамлюкский султанат.

Египетских халифов не признавали в качестве духовных лидеров исламского мира немалая часть суннитов – принявшие ислам монголы, а затем и турки. В 1517 году Османская империя установила контроль над Каиром и ликвидировала Мамлюкский султанат. Особенности передачи турецкому султану титула халифа вызывают споры. По распространенной версии, в том же году последний «египетский» халиф Аль-Мутаваккиль III торжественно передал в Стамбуле свой титул османскому султану Селиму I. По другой версии, халиф до своей смерти в 1543 году продолжал пользоваться своим номинальным титулом, а Селима и его преемника Сулеймана Кануни халифами называли неформально, не обращая внимания на лишенного всякого влияния Аль-Мутаваккиля III. После же его кончины у турецких султанов уже не было даже «призрачного» конкурента в духовной сфере.

В любом случае, в результате ликвидации Мамлюкского султаната турецкие султаны стали обладателями святых реликвий ислама (одежды, зуба, знамени и меча Пророка) и приняли титул Служителя двух святынь (то есть покровителя Мекки и Медины). Кроме того, турецкие султаны еще до захвата Каира исходили из логики, противоречившей позиции Бейбарса и его преемников – им для легитимации не нужен был даже марионеточный халиф с декларируемым родством с Аббасидами. Свою легитимность султаны завоевывали мечом, захватив Константинополь и превратив в мечеть Святую Софию – главную святыню восточнохристианского мира – то есть добившись того, что не смогли сделать ни Аббасиды, ни предшествовавшие им халифы из династии Омейядов. После же разгрома мамлюков они стали и безальтернативным центром притяжения для суннитов.

С возрождением халифатской традиции поэтому связан знаковый шаг Эрдогана – возвращение Святой Софии статуса мечети. В 1934 году при первом президенте республиканской Турции Кемале Ататюрке здание стало музеем с сохранением и христианских, и мусульманских элементов убранства. В 2016 году в мечеть Хункар Касри, относящуюся к музейному комплексу, назначили имама, и в соборе стали читать Коран. 29 мая 2020 года, в 567-ю годовщину падения Константинополя, в соборе снова прошло чтение Корана, 5 июня Эрдоган официально поручил рассмотреть возможность превращения музея в мечеть, а уже 10 июля издал соответствующий указ.

Персональное соединение титулов султана и халифа, таким образом, относится к XVI веку и продолжалось до 1922 года, когда Кемаль Ататюрк, заняв Константинополь, ликвидировал султанат. В 1923 году Турция была официально провозглашена республикой. Короткое время (1922-1924 годы) действовала «модель Бейбарса», когда в стране существовал халифат, а халифом парламент по указанию Ататюрка избрал двоюродного брата свергнутого султана. Однако затем институт халифата был окончательно ликвидирован, а последний халиф выслан из страны.

В Турции существует официальный культ Ататюрка как основателя республики. Эрдоган на него официально не посягает, чтобы не вызвать общественного возмущения (за пределами исламистской субкультуры Кемаль остается героем)Ю хотя и относится к Ататюрку скептически как к гонителю политического ислама и вестернизатору. В последние годы Ататюрку все чаще в публичном пространстве противопоставляется образ султана-халифа в 1876-1909 годах Абдул-Хамида II, который был последним полновластным монархом. Сейчас султан-халиф стал героем массовой культуры. В популярных сериалах «Права на престол. Абдул-Хамид» (Эрдоган рекомендовал молодежи учить историю по этому фильму, где в роли врагов предстают западные державы, сторонники сионистского движения и местные прозападные политики) и «Великий сыщик Филинта» этот суровый автократ престает в виде мудрого правителя, защищавшего интересы империи и покровительствовавшего мусульманам во всем мире.

10 февраля 2018 года на тожественной церемонии, посвященной 100-летию смерти султана-халифа, Эрдоган сказал, что тот является одним из «самых важных, самых прозорливых и наиболее стратегически мыслящих» людей, которые оставили свой след в последние 150 лет. Также он раскритиковал людей с «фанатичными» взглядами на Абдул-Хамида II, явно имея в виду идейных последователей Ататюрка: «Некоторые люди настойчиво пытаются начать историю этой страны с 1923 года. Некоторые неумолимо пытаются оторвать нас от наших корней и древних ценностей».

Одним из самых важных заявлений, сделанных Эрдоганом, можно считать его слова о преемственности между Османской империей и Турецкой республикой: «Турецкая республика, как и наши предыдущие государства, которые являются продолжением друг друга, тоже является продолжением Османской империи. Конечно, границы изменились. Формы правления изменились ... Но суть одна и та же, душа та же, даже многие институты одинаковы...».

Таким образом Эрдоган не отвергает республику (которую сам же и возглавляет), но не абсолютизирует республиканскую светскую «ататюрковскую» традицию, стремясь ее переосмыслить и связать с султанской, тесно связанной с религией. Идея непрерывности истории, популярная в современной России и даже закрепленная в конституционных поправках, находит свое отражение и в публичном позиционировании Эрдогана.

Границы и притязания

Выступая несколько лет назад на заседании Совета безопасности Турции, Эрдоган заявил, что его народ вынужден уживаться на территории площадью 720 тыс. кв. км, тогда как ранее владения Османской империи достигали 20 млн. кв. км. Он заявил, что «мы выйдем за границы нынешней территории, кто бы что ни говорил», но апеллировал при этом к ключевому документу ататюрковской Турции – Национальному обету.

Национальный обет (Misak-ı Milli) в турецкой республиканской традиции примерно соответствует декларации независимости. Принят он был по инициативе Ататюрка в январе 1920 года большинством депутатов последнего султанского парламента, бывших его сторонниками и обозначивших границы, которые нельзя было «сдавать» ни в коем случае. После этого страны Антанты добились от султана роспуска парламента.

К тому времени Османская империя уже была фактически разделена на основе тайного соглашения Сайкса-Пико, фиксировавшего в 1916 году зоны британской, французской и российской оккупации. Соглашение Сайкса-Пико легло в основу Севрского договора 10 августа 1920 года – аналога Версальского мира, подписанного султанским правительством (что дискредитировало и в значительной степени делегитимировало султанат и халифат, превратив султана-халифа в глазах турецких патриотов в предателя), но не ратифицированного Турцией. По Севрскому договору турецкие власти сохраняли контроль лишь над частью Анатолии, а остальные территории отходили к Греции и Армении или переходили под английский, французский, греческий или международный (Константинополь) контроль.

Вопрос об арабских землях Национальным обетом предлагалось предоставить свободной воле их населения (фактически речь шла о вынужденном отказе от этих территорий, которые уже невозможно было удержать), а земли, населенные представителями турецкой нации, безусловно должны были остаться в составе Турции. Под территорией, населенной турецкой нацией, понималась не только вся территория современной Турецкой республики, но и ряд примыкающих к ней земель. Конкретно в тексте были названы Западная Фракия, Карс, Ардаган и Батум (Батуми). Другие территории не были названы прямо, но явно имелись в виду территории на севере будущих Сирии и Ирака:

«Части империи, расположенные как с той, так и с другой стороны линии перемирия, и обитаемые населением в большинстве мусульманско-оттоманским, основные элементы которого, соединенные религиозными и культурными узами и стремящиеся к одним и тем же идеалам, воодушевлены взаимным уважением к их этническим правам и к их социальному положению, составляют одно целое, которое не терпит под каким бы то ни было предлогом ни фактического, ни юридического разъединения».

Таким образом кемалисты отказывались от «халифатского» принципа объединения мусульман-суннитов в пользу актуальной для начала ХХ века национальной идентичности. Результаты реализации Национального обета оказались противоречивыми. Турция сохранилась в качестве независимого государства, но все территории, на которые она претендовала, получить не удалось.

Еще по Брестскому миру 1918 году Карс, Ардаган и Батум большевики были вынуждены отдать Османской империи. По Московскому договору 1921 года между РСФСР и ататюрковской Турцией Россия признавала турецкими Карс и Ардаган, но Батум считался частью Грузинской ССР. Также произошел отказ от поддержки планов расширения Армении. После Второй мировой войны СССР стал претендовать на утраченные территории, но за Турцию вступились США, и после смерти Сталина советское правительство отозвала свои территориальные претензии.

В 1923 году был подписан Лозаннский договор, зафиксировавший международно признанные границы Турции, делегацию которой возглавлял Исмет Инёню, ближайший соратник Ататюрка. Турция сохранила за собой Восточную Фракию, Измир и другие территории, отторгнутые от нее по Севрскому договору. Но Западная Фракия осталась греческой – в ней до сих пор сохраняется значительная мусульманская община. Целый ряд земель, на которые претендовала Турция, вернуть не удалось – среди них Мосул в северном Ираке, санджак Александретта на севере Сирии, ряд островов в Эгейском море, находящихся недалеко от турецкого побережья.

Если сторонники Ататюрка традиционно расценивают Лозаннский договор как дипломатическую победу, особенно на фоне унизительного Севрского договора, то Эрдоган считает негативными оба документа – и, тем самым, опосредованно «приподнимает» султанскую дипломатию, которая в этой логике оказалась лишь немногим хуже Ататюрка и Инёню. В 2016 году Эрдоган заявил о европейских державах:

«Они вынудили нас к подписанию Севрского договора 1920 года и уговорили подписать Лозаннский договор в 1923 году. Кое-кто пытался обмануть нас, представляя этот договор как победу. Но всем все понятно. В Лозанне мы отдали Греции острова в Эгейском море, крик с которых слышен на нашем берегу. Там есть наши мечети и наши святыни. Мы до сих пор боремся за шельф. Эти проблемы возникли из-за тех, кто сидел за столом в Лозанне и не смог защитить наши права».

За период с 1923 года Турции удалось подвергнуть Лозаннский договор территориальной ревизии лишь в одном случае – в 1939 году (в президентство Инёню, сменившего скончавшегося Ататюрка) в состав страны был интегрирован санджак Александретта, до этого отделившийся от Сирии и оформившийся в «переходную» протурецкую Республику Хатай. В современной Турции распространена конспирологическая теория о том, что Лозаннский договор был заключен на 100 лет, и, следовательно, в 2023 году может быть пересмотрен. Никаких доказательств этому нет – ситуация напоминает известную российскую легенду о том, что Аляска была не продана США, а передана в столетнюю аренду. Отличие состоит в том, что в России речь идет о казусе, не связанном с реальной политикой, а соседи Турции реально опасаются, что Эрдоган использует общественные настроения для того, чтобы попробовать пересмотреть договор. Тем более, что в 2016 году он распространил потенциальные территориальные претензии на Болгарию (Варна) и Грузию (все тот же Батуми):

«Кроме 79 млн жителей нашей страны существуют еще миллионы наших братьев, живущих в других географических регионах, с которыми у нас есть исторические связи. В сферу наших интересов входит Ирак, Сирия, Ливия, Крым, Карабах, Азербайджан, Босния и другие братские регионы. Когда Турция потеряет свою независимость и потеряет будущее, тогда мы потеряем интерес к этим территориям. Множество историков считает, что в границы Турции должны входить Кипр, Алеппо, Мосул, Эрбиль, Киркук, Батуми, Салоники, Варна, Западная Фракия и острова Эгейского моря».

Новый халифат?

Впрочем, ревизионизм Эрдогана, связанный с приграничными территориями, не означает проведения именно «халифатского» курса. Но дело в том, что амбиции турецкого президента распространяются существенно дальше, на бывшие османские территории, на которых не распространяется Национальный обет. В приграничных спорах Эрдоган активно использует аргумент о национальной идентичности – подобно тому, как политические наследники Ататюрка обосновывали ввод турецких войск на север Кипра в 1974 году (следствием чего стало провозглашение независимости признанной только Анкарой Турецкой республики Северного Кипра). Но в других случаях он апеллирует к религиозной идентичности, используя «халифатскую» логику и продвигая идеи политического ислама.

Так, в Ливии Турция спасла от военного поражения Правительство национального спасения Фаиза Сараджа, связанное с исламистами – теперь при поддержке Анкары оно контролирует почти всю территорию Триполитании, тогда как еще недавно войска его противника Халифы Хафтара находились на окраинах Триполи. В Египте Эрдоган активно поддерживал президента Мухаммеда Мурси, одного из лидеров местных (и запрещенных в РФ) «Братьев-мусульман», свергнутого в результате военного переворота, нанесшего сильный удар по турецко-египетским отношениям. Действия Турции в Сирии можно рассматривать в «приграничном» контексте, но показательно, что и там Анкара делает ставку на исламистов.

В 2017 году, во время конфликта между арабской коалицией во главе с Саудовской Аравией и Катаром, Турция встала на сторону последнего и направила в эту страну своих военных, что сняло вопрос о возможности вмешательства арабских монархий в дела Катара (по сообщениям СМИ, такие планы были у саудовского наследного принца Мухаммеда). Саудиты, в частности, обвиняли Катар в поддержке пропаганды политического ислама – в Катаре в качестве эмигранта проживает широко известный египетский богослов Юсуф аль-Кардави, в 2018 году заочно приговоренный в Египте к пожизненному заключению по обвинению в причастности к деятельности «Братьев-мусульман». В Йемене Турция поддерживает связанную с теми же «Братьями-мусульманами» партию «аль-Ислах», что вызывает недовольство Саудовской Аравии, возглавляющей коалицию, ведущую многолетнюю войну против проиранских шиитов.

Турецко-израильские отношения в течение долгих лет носили прагматичный характер, но с приходом к власти Эрдогана Турция все активнее стала дистанцироваться от Израиля, а ее лидер не только использовал антиизраильскую риторику, но и предпринимал конкретные действия. Важными этапами в ухудшении отношений стали израильская операция «Литой свинец» в Секторе Газа в 2008-2009 годах и захват израильскими ВМС в 2010 году турецкого судна «Мави Мармара», пытавшегося прорвать блокаду Газы. Характерно, что Турция сотрудничает как с официальными палестинскими властями, так и с исламистами из ХАМАС, контролирующими Газу. В августе 2020 года Турцию посетил лидер ХАМАС Исмаил Хания, который был принят Эрдоганом, несмотря на сильное и публично выраженное недовольство со стороны США

В 2017 году во время очередной вспышки израильско-палестинских противоречий Эрдоган призвал всех мусульман посещать Храмовую гору в Иерусалиме:

«Я хочу обратиться к своим гражданам и всем мусульманам. Пусть каждый, кто может, посетит Иерусалим и мечеть Аль-Акса. Кто не сможет поехать, пусть направит помощь нашим братьям там. Причина того, что Израиль сейчас безрассудно проливает мусульманскую кровь, в том, что мы не проявляем заботу о своей святыне».

На этом фоне неудивительна и активная поддержка Эрдоганом азербайджанской операции в Нагорном Карабахе. При этом речь идет не только о выстроенных десятилетиями политических связях между Анкарой и Баку, восходящих еще к покойному турецкому президенту Тургуту Озалу, но и подчеркивании религиозного фактора. Живущая в США турецкая журналистка Узай Булут в своей статье в Modern Diplomacy обращает внимание на слова Эрдогана: «Я говорю своим азербайджанским братьям: да будет благословенна ваша газва». Далее она поясняет: ««Газва» в исламе означает сражение или набег против немусульман с целью расширения мусульманской территории и / или обращения немусульман в ислам. Таким образом, Эрдоган открыто заявил, что нападения на армянскую территорию представляют собой джихад».

Возникает вопрос о пределах проведения «халифатской» политики. Здесь Эрдоган сталкивается с двумя проблемами – внешней и внутренней. Внешняя – сопротивление «новому халифату» со стороны ряда арабских государств во главе с Саудовской Аравией, опасающихся не только турецкой экспансии, но и исламизации, направленной против светских режимов. Саудовский король с 1986 года официально носит титул «Служителя двух святынь», и «халифатские» планы Эрдогана вызывают у элиты Саудовской Аравии сильно неприятие. Если Эрдоган апеллирует к временам султанов-халифов, то в арабских странах вспоминают о восстании против Османской империи во время Первой мировой войны при поддержке англичан, способствовавшем ее распаду и, в конечном счете, достижению независимости арабских монархий.

Интересы Турции и Саудовской Аравии в Ливии и Египте, а также по отношению к Катару полностью противоположны, в Йемене, как отмечалось выше, они конкурентны. В отличие от Турции, демонстративно поддерживающей палестинцев, саудиты и их союзники при активной поддержке США начали сближаться с Израилем – ОАЭ и Бахрейн уже подписали с ним соглашение о нормализации отношений, Саудовская Аравия пока воздерживается от такого шага, но глава саудовского МИД только что не исключил подобной возможности.

Внутренняя проблема – непростая экономическая ситуация в самой Турции, которая ощущалась еще до пандемии и способствовала прошлогодней победе кемалистской оппозиции на выборах мэров Анкары, Стамбула и Измира. Особенно неприятным для Эрдогана было поражение в Стамбуле, который он некогда возглавлял – и делегировал на эти выборы своего бывшего премьера Бинали Йылдырыма. Согласно социологическому опросу, проведенному в мае исследовательским центром Avrasya Opinion, 42,3% ответили, что на президентских выборах отдали бы голос за единого оппозиционного кандидата. 39,8% - что проголосуют за переизбрание Эрдогана, 17,9% сказали, что «это будет зависеть от личности кандидата от оппозиции». Причем если оппозиционный мэр Стамбула Экрем Имамоглу станет единым кандидатом от оппозиции, то Эрдоган проигрывает президентские выборы во втором туре.

Пандемия еще более усугубила ситуацию. Президент международной консалтинговой фирмы по политическим рискам John C. Hulsman Enterprises Джон С. Халсман в колонке для Arab News отмечает, что

пандемия коронавируса наносит разрушительные удары по турецкой экономике. В сентябре лира упала до рекордно низкого уровня. В отчаянной попытке удержать валюту от дальнейшего падения, правительство задействовало почти половину валютных резервов – $65 млрд. Инфляция остается стабильно высокой, достигнув в августе почти 12%. Во втором квартале 2020 года ВВП Турции упал на 9,9% в годовом исчислении, что является худшим показателем за более чем десять лет.

Халсман подчеркивает, что «невозможно управлять империей дешево»: «Роковой недостаток лихорадочной неоосманской мечты Эрдогана состоит в том, что Турция просто не та великая держава, которую он себе представлял. Структурные проблемы ее экономики делают такую ​​экспансионистскую внешнюю политику совершенно неустойчивой в долгосрочной перспективе». В этой ситуации возникает вопрос о том, не столкнется ли Эрдоган с перенапряжением не только в долгосрочной перспективе, но и раньше – и насколько его «халифатские» планы соответствуют настроениям населения мегаполисов. С одной стороны, Эрдоган может «раскрутить» патриотическую мобилизацию, широко используя и религиозный фактор, в том числе и энтузиазм мусульман по поводу превращения Святой Софии в мечеть. С другой, если ему не удастся предъявить населению весомые социально-экономические аргументы, то он может столкнуться с повышенными политическими рисками.

Версия для печати