22.01.2014 | Алексей Рощин

Свобода митингов и право на восстание

Из всех основных свобод и прав, пожалуй, именно эта – «свобода собираться мирно и без оружия», то есть свобода митингов, собраний и шествий - вызывает наибольшее непонимание и раздражение в обществе. Причем не только у «охранителей» и властей - им вроде положено - но и у значительной части вполне себе трезвомыслящих и даже прогрессивно настроенных граждан.

Последних, как ни парадоксально, дико раздражают обе стороны: и митингующие, и власти, которые митинговать всячески мешают. «Ну вот походите вы два часа туда-сюда, поорете свои лозунги - что от этого изменится?» - саркастически вопрошают сторонников 31 статьи Конституции. И одновременно – «ну разрешите вы этим дуракам два часа походить туда-сюда, поорать лозунги - что от этого изменится?!» - это уже вопрос к властям. Людям кажутся одинаково бессмысленными и упертыми как митингующие, так и разгоняющие. "Этим людям вообще по жизни делать нечего, кроме как митинговать? Надеюсь, их крепко помяли", - пишет, к примеру, один такой, на вид вовсе не кровожадный блогер.

Стоит все-таки внимательнее присмотреться к данной свободе. В самом деле - в чем ее смысл? Является ли она тем, за что себя выдает? Первая и наиболее частая мысль - что «свобода собраний» является ближайшей родственницей «свободы слова». Мол, на митинге можно смело орать «Путин – дурак» и «Единороссы – жулики и воры», ради этого люди, которым нечего делать, и собираются. Однако стоит ли, в самом деле, ради сомнительной свободы поорать нечто неподцензурное регулярно лезть под дубинки? Может быть, тут есть все ж какая-то другая подоплека? Но какая? Вспомним самые известные митинги: киевский Майдан в 2004 году и сейчас, киргизские бдения на площади перед Белым Домом в Бишкеке; из отдаленных можно еще вспомнить знаменитое «стучание касками» шахтеров перед Белым Домом в 1997 году в Москве. Во всех случаях наблюдалось странное явление - стремление митингующих поселиться и жить на площади, где проходит митинг.

Явление это - вовсе не специфически российское или СНГ-шное; по тому же сценарию несколько месяцев развивались события в Бангкоке, столице Таиланда: там тоже на центральные площади пришли митингующие из деревень - и тоже остались жить непосредственно на площадях, отказавшись уходить.

Зачем митингующие остаются? Это ведь крайне некомфортно. Посреди города с гостиницами и отапливаемыми квартирами жить на улице в палатке - каково? И не день, не два - месяцы! Ладно еще шахтеры на Горбатом мосту - они стучали касками летом, на солнышке; а Майдан или киргизские «протестанты» в юртах - они ведь поселились на центральных площадях посреди зимы или ранней весной!

Почему митингующие остаются «зимовать» на площади перед Правительством - догадаться можно: их тоже угнетает мысль, что «поорали и разошлись». Они тоже не верят, что от того, что они выкрикнули некие лозунги, будет эффект. Поэтому они тупо принимают решение – «а не будем расходиться!» Поставим себя на место митингующих: понятно, что это шаг отчаяния, но это ЛОГИЧНЫЙ шаг отчаяния.

Но в свободе ли слова тут дело? Чего хотят такие митингующие - неужто просто подольше подержать неприятные призывы перед носом правительства?!

Я в своей жизни участвовал в нескольких демонстрациях, действительно потрясавших воображение. Например, в январе 1991-го года - демонстрации солидарности москвичей с прибалтами, «За нашу и вашу свободу!» - сразу после захвата Вильнюсского телецентра. На улицы Москвы тогда вышло около 1 миллиона (!!) человек, люди текли, как лава, по перекрытым улицам от Манежа по Тверской и дальше. Это было грозно и завораживающе; нынешним молодым такую массу народа, вышедшую ПРОТЕСТОВАТЬ, и представить себе, наверно, невозможно...

Но ради чего мы тогда шли? Неужто ради лозунгов и выкриков? Нет, конечно. Чувство было совсем другое. Это была в прямом смысле демонстрация силы. Демонстрация кому? Правительству, то есть «родной коммунистической партии». Тогда, в 1991-м, люди очень явно чувствовали свою силу как граждан и хотели, чтобы с ними считались. Вот в этом-то и есть суть митинга. То есть, если уж прослеживать «родственные связи», то данное право имеет своим ближайшим родственником не столько «свободу слова», сколько совсем другую свободу - которая есть у американцев и боязливо «пропущена» в нашем законодательстве: это знаменитое и грозное «право народа на вооруженное восстание». Собственно, явный отголосок этого родства слышен уже в самой формулировке: если есть право «собираться мирно и без оружия», то, наверно, при каких-то условиях есть и право собраться «немирно и с оружием» (!)

Вот оно! Вот чего так боятся власти, де-факто вообще отменяя 31 статью Конституции на территории РФ! И им есть чего опасаться: во всяком случае, уже описанные выше случаи митингового противостояния в «братских республиках» именно этим и закончились - то есть падением существовавшего на момент начала противостояния режима. Пути были разные: если на Украине в 2004 году режим сдался сам, не выдержав постоянного давления, то в Киргизии митингующие в конце концов ворвались в Белый Дом и заставили бежать президента Акаева из страны.

В митинговом противостоянии с властью есть одна тонкость: оно как бы по определению нелегитимно. Возьмем ту же Киргизию: за последние 5 лет там власть дважды менялась после того, как «восставший народ» (то есть митингующие) захватывали здание правительства и выгоняли оттуда действующих президентов - сначала Акаева, потом Бакиева. Интересно отметить, что ФОРМАЛЬНО от захвата Белого Дома в государстве вообще ничего не менялось! Разве где-то записано, что правительство законно только в том случае, если сидит по какому-то определенному адресу?! Конечно, такой нормы нет ни в одном законодательстве мира.

Митингующие всегда норовят ходить возле важных правительственных зданий - но разве власть в стране переменится в том случае, если они эти здания каким-то образом захватят? По логике - это абсурд; по практике - мы видим, что очень часто все именно так и происходит. Не будем даже брать далекую Киргизию, возьмем куда более близкий всем «рожденным в СССР» пример: оттого, что немногочисленные отряды большевиков захватили (без единого выстрела, заметим) Зимний дворец, Керенский, по идее, вовсе не перестал быть Председателем Временного Правительства - тем более, что ему, как и позже Акаеву с Бакиевым, удалось бежать целым и невредимым. Однако по факту потеря Зимнего почему-то означала и политическую смерть Временного Правительства.

Поэтому, в частности, власти упорно предлагают желающим митинговать где-нибудь в Южном Бутове (какая, типа, вам разница, где орать лозунги?), а те почему-то упорно соглашаются выступать только как можно ближе к Центру - то есть к местам, в которых сидит Власть.

Потому что настоящий Митинг - такой, который может вырасти из эмбриона «несогласных» выступлений - это не что иное, как инструмент прямого силового давления на власть. И его оружие - это не лозунги и призывы, как бы ни были они радикальны; его главное оружие - угроза захвата. Захвата правительственных зданий.

«Да не все ли равно?! - крикнет тут иной читатель в раздражении. - Ну, захватит кто-то, не знаю, Белый Дом. Что, от этого Путин перестанет быть премьером, а Медведев - президентом?! Ха-ха три раза!». А вот неизвестно. Здесь мы вступаем на зыбкую почву социальной психологии восприятия власти, которая отнюдь не сводится к чисто юридической абракадабре, «параграф а статьи 85, подпункт г параграфа а» и т.п. На самом деле ведь власть - продукт очень многослойного общественного соглашения, в обычной ситуации большинством вообще неосознаваемого.

Почему рядовой омоновец подчиняется командиру? Почему он рассматривает приказы правительства как обязательные? Почему губернатор готов исполнять указания министра, а судья «прислушивается» к мнению губернатора? Вся эта система подчинения «завязана» отнюдь не только на административные рычаги, прямо прописанные в Конституции и законах. По всей видимости, вся эта во многом неформальная система взаимозависимостей и подчинения властей претерпевает серьезнейший - чисто психологический! - удар, когда падает Белый Дом. Во всяком случае, примеров в новейшей истории можно найти очень много.

Почему власть так боится митинговой активности? Исключительно потому, что осознает свою беззащитность перед ней. Дело тут простое: и милиции, и полиции очень трудно стрелять в народ. Хоть лихие публицисты давно уже превратили в общеупотребительный штамп выражение «оккупационный режим», на самом деле в данном случае режиму как раз очень мешает то, что он НЕ оккупационный. Это означает, что в случае действительно мощной митинговой активности войска ненадежны. А на милицию надежды вообще нет: во всяком случае, еще памятно удивление августа 1991-го и октября 1993-го, когда милиция с московских улиц вообще исчезла. То есть никаких милиционеров не было в принципе: милиция деликатно предоставила власти и народу (митингующим) "разбираться между собой самим".

В Кремле прекрасно осознают эту свою слабость и по мере сил пытаются ее преодолеть. Сначала была сделана ставка на «выкармливание» неких собственных хунвейбинов («Идущие вместе», «Наши» и пр.), которых «в час Икс» можно было бы бросить против Митинга. Такая цель называлась во всех пропагандистских материалах прямым текстом!

Однако в какой-то момент в Кремле разочаровались и в «Наших» («ликующей гопоте»), и последний год изо всех СМИ отрабатывается другой путь - всемерное раздувание взаимной неприязни и даже ненависти между обществом и полицией. На якеменковских хунвейбинов надежды нет - власти теперь надеются, что им все ж удастся, «если что», натравить на Митинг милиционеров - будущих "полицаев".

Почему в большинстве других, нормальных стран вопрос митинговой активности не встает столь остро, как у нас? Ответ прост: оттого, что Митинг - это ultima ratio, «последний довод». Следующая ступень за Митингом - уже вооруженное восстание. То есть - ОБНУЛЕНИЕ всей политической ситуации, попытка начать «с чистого листа».

Это чревато; чревато для всех участников процесса - тем, что в итоге получится вообще совсем не то, о чем каждый втайне мечтает. «Проход через ноль», да еще такого огромного, проржавевшего и нелепого государства, как наша РФ - это огромный риск ДЛЯ ВСЕХ. Какие силы вдруг вылезут «на нуле» - никто не знает. Поэтому в нормальном государстве митинговая активность сдерживается самой оппозицией; инстинкт самосохранения подсказывает, что лучше поторговаться с властью и «не доводить до греха», а просто заставить ее через угрозу Митинга поделиться властными полномочиями.

Беда в том, однако, что режим в РФ коснеет не по дням, а по часам. Самая мелкая сдача позиций рассматривается в Кремле как непозволительная уступка «быдлу»; нынешняя клика все более откровенно ведет себя так, словно вознамерилась в неизменном составе править вечно. Никому не хочется «проходить через ноль». Однако вот, скажем, сегодня в Киеве главную карту уже вовсю пытаются выложить на стол. «Кремлевские златоусты», типа ув. Максима Соколова, очень любят напоминать, чем закончились мечтания «прогрессивной общественности», грезившей свержением царского правительства, в 1917-22 и последующих годах; однако в таком случае не грех и напомнить, чем закончились те же мечтания для самого царского правительства. Неужто урок ни для кого не впрок?

В Российской Конституции нет «права народа на вооруженное восстание». Но есть 31 статья - и этого, в принципе, вполне достаточно.

Алексей Рощин – ведущий эксперт Центра политических технологий

Версия для печати